«Сколько должно умереть, чтобы ты привился?»
Хороший вопрос! Смотря чем привился. А вы знаете из чего сделана вакцина?
Если привился, к примеру, вакциной от краснухи — чуть меньше, чем сотня (99). Именно столько, 99 абортированных детей суммарно понадобилось доктору Стэнли Плоткину и доктору Чану, чтобы довести своё творение до совершенства.
Если от ветрянки — минимум тридцать два (32) младенца. У этих всего с 38-го раза получилось. Почему 38-го? Да просто 26 из 32 младенцев, изъяв по одному органу, сразу выбросили, а у шести — вот ведь экономия! — удалось пустить в дело сразу по два органа.
Если от гепатита А, кори или опоясывающего лишая — пятеро.
И ведь это только исходные вакцины. Когда те же китайцы захотели свою собственную по тому же принципу сделать, они, разумеется, повторили всё то же самое на своих родных, китайских младенцах. Как в анекдоте про сколько всего утонуло милиционеров. С 9-го младенца им это наконец удалось.
Или когда исходная клеточная линия изнашивается, её надо подновить (сделать линии-копии: износилась MRC-5 — сделаем, допустим, IMR-90). Для этого исследователи стараются, чтобы младенчик по параметрам совпадал — чтобы и возраста того же был, и орган тот же. То есть заказывают: нам, пожалуйста, такую же здоровую трёхмесячную белую девочку с чистой семейной историей болезней, как и оригинальная. А, вы не знали, что это всё делалось на здоровых абортированных младенцах? А вот. Господа учёные в своих научных работах прилежно пишут: эмбрион здоровый, у отца и матери генетических отклонений не зафиксировано, на вредных работах, связанных с химикатами, заняты не были.
К слову, пресловутые клеточные линии не только в вакцинах используются.
Итак, вопрос на миллион: а скольким же живым здоровеньким недоношенным младенчикам понадобилось умереть, чтобы получить ту самую «Клеточную линию эмбриональной почки человека №293» (HEK293), на которой сделан наш Спутник? Нет ответа. Потому что доктора Грэма, её разработавшего, ещё не вызывали в суд, как Плоткина. К слову, до этого своего признания под присягой Плоткин тоже говорил, что ради святого дела покрошил всего одного-двух младенцев. И поэтому Грэм пока отделывается заявлениями про «да что вы, что вы, я это всё из одного-единственного ребёночка сделал!» А Гинцбург — что это вообще не человеческие клетки уже. Ведь, мол, сколько времени-то уже прошло!
И ведь даже никакой слезиночки ребёнка не было. Свежеабортированного мгновенно, прямо в околоплодном мешке, помещают в холодильник и хранят там при +5 градусах до последующего расчленения. Некогда слезиночке выкатиться. Особенно, если именно глазик-то добрым докторам первым делом и нужен был, чтобы суперважную вакцину от Эболы попытаться сделать. Хотя что там, Эбола — это уже не модно.
P.S. А на случай, если кто-нибудь захочет обелить добрых докторов и свалить всю вину на самих женщин, Билл Клинтон «родил» в своё время ставшую крылатой фразу: «It’s the economy, stupid». Дело в экономике! Рыночные отношения — это когда спрос рождает предложение. Спрос на клеточные линии и стволовые клетки огромный. И он, по факту, рождает предложение. Более того: он его стимулирует. Я бы даже сказал: индуцирует. Как?
Например, когда конторы, торгующие органами младенцев, внедряют в персонал абортариев специальных сотрудниц «для облегчения процесса получения согласия«. Когда лоббируют законодателей для максимального ускорения процесса абортов, устраняя из него «время на подумать». Когда говорят: «О! Мы тут разработали шикарную технологию, как индуцировать аборт с сохранением эмбриона в идеальном состоянии, живого, с соблюдением всех требований.
Кстати, а вы знали, что за нужные нам части тел мы платим по 75 долларов (а перепродаём по 595-910)?». Когда, в конце концов, выпускают для таких же, как они, докторов Менгеле рекламные брошюры, в которых хвалятся, что они «извлекают из тел пятимесячных эмбрионов незагрязнённую печень оптимальной свежести (sic!), чтобы выделять из неё максимальные объёмы стволовых клеток для дальнейшей экспериментальной пересадки взрослым«. И так далее, и тому подобное.